Михаил Булгаков

Вся стихийно собравшаяся после катастрофы толпа  уцелевших островитян в первый момент была как громом поражена, все стояли оцепеневшие.  Но  уже в следующий момент в  головах  эфиопов  и немногих  оставшихся  в  живых  мавров  зародился  естественный вопрос:

— Что же теперь дальше? Как быть?

Вопрос породил  брожение.  Гул  голосов, вначале неясный и едва слышный, стал нарастать все более  и  более,  кое-где  уже готова была начаться свалка. Неизвестно, к чему бы это привело, не случись  тут  новое  удивительное  явление.  Над волнующейся толпой, выглядевшей словно алое маковое поле с редкими белыми и цветными  вкраплениями,   внезапно  возникла  сначала   испитая физиономия с бегающими глазками, а затем и вся тщедущная фигура известного   на   острове   горького  пьянчуги  и   бездельника Коку-Коки.

Эфиопы  вторично  остолбенели,  словно  громом  трахнутые. Причиной  тому   был,   прежде  всего,  необычный  внешний  вид Коку-Коки.  Все  от  мала  до велика привыкли видеть  его  либо отирающимся  в  бухте,  где  выгружались  на  берег  заманчивая огненная вода, либо  поблизости  от вигвама Сиси-Бузи, где этот деликатес распивался.  И  всем  было  доподлинно  известно, что Коку-Коки — природный цветной мавр высокой  кондиции. Но теперь он  предстал  перед  изумленными островитянами весь  обмазанный красным суриком,  с  головы  до  пят  покрытый эфиопским боевым узором. Даже самый опытный глаз не мог бы сейчас отличить этого вертлявого плута от любого обычного эфиопа.

Коку-Коки покачнулся  на бочке сперва вправо, потом влево, разинул свою широкую пасть и громогласно  изрек странные слова, которые  восхищенный  корреспондент   "Нью-Йорк  Таймс"  тотчас записал в свой блокнот:

— Отныне мы свободные эфиопы, объявляю всем благодарность!

Никто  в толпе  эфиопов  не мог понять,  почему  и за  что именно Коку-Коки объявлял  им  свою благодарность. Тем не менее вся  огромная  человеческая  масса  ответила  ему   изумительно громовым "ура!"

Это "ура!"  в течение нескольких минут неистовствовало над островом, пока его не оборвал новый возглас Коку-Коки:

— А теперь, братья, ступайте приносить присягу!

Пришедшие  в   восторг  от  новой  идеи  эфиопы  вразнобой загалдели:

— Так кому же мы будем теперь присягать?

И Коку-Коки величественно обронил:

— Мне!

На  сей  раз   остолбенели   от  изумления  мавры,  но  их замешательство было  недолгим.  Первым  опомнился от оцепенения сам бывший главнокомандующий Рики-Тики-Тави.

— А ведь каналья прав! — воскликнул он. — Это как  раз то, что нам сейчас нужно. Пройдоха попал в самое яблочко! — и подал пример, первым  же  низко  склонился  над  новоявленным  вождем народа.

Мавры  подхватили  Коку-Коки на руки и высоко подняли  его над толпой.

Целую ночь  по  всему  острову  ярко  пылали веселые огни, бросая отблески  в  высокое  небо.  Вокруг  них повсюду плясали ликующие эфиопы, празднуя установленные свободы. Они совершенно опьянели  от  радости  и  от  огненной   воды,  каковую  щедрый Коку-Коки повелел выдавать всем без ограничения.

Радисты проплывавших мимо кораблей  встревоженно  шарили в эфире,  тщетно  пытаясь уловить какую-либо весть с острова.  На кораблях  собирались  уже  было  на всякий случай  для  порядка хорошенько обстрелять  остров,  но  тут весь цивилизованный мир успокоился радиограммой, поступившей,  наконец, от специального корреспондента "Нью-Йорк Таймс".

"Большой  сабантуй.  Точка.  Болваны на острове  празднуют национальный   праздник  байрам.   Точка.   Пройдоха   оказался гениален. Точка."