Подобрать удобный для чтения размер шрифта:

Возвращение мастера и Маргариты. Часть 1. Глава 3

Глава 3

Саун-клуб, содиректором которого являлся Пальцев, назывался «У Патриарших». Находился он в арбатрских двориках и предназначался для узкого круга творческих работников. На втором этаже имелись пять номеров, в которых иногда проживали особо важные гости, внизу — стильный холл, украшенный приметами московского пейзажа времен сталинских пятилеток.

В большом двухэтажном зале без окон, изображающем то ли дворик, то ли часть бульвара, всегда царил покой летнего вечера. Здесь была пара скамеек на чугунных ногах с бумажным обрывком «Осторожно — окрашено!», сутулый фонарь с Бульварного кольца, тяжелые урны небесного колера, несколько зеленеющих лип, ловко вписанных в интерьер, и масса деталей ностальгического характера: старые афиши на круглой тумбе, магазинные вывески, жестяная табличка с буквой «А», украшавшая «лоб» трамвая «Аннушка». Барная стойка пряталась за киоском «Соки-воды», а в самом баре должны были обретаться давно забытые марки сигарет, соков и вод, дающих обильную парфюмерную пену. Однако задумка не оправдала себя — злачным местом для работников искусств клуб «У Патриарших» не стал. Прежде всего потому, что не было у рядовых работников искусств денег для подобного времяпрепровождения и никто из заслуженных деятелей не рвался отдать пол пенсии за эксклюзивные папиросы «Наша марка». А.В.Пальцев на подобный эффект рассчитывал, поскольку строил клуб, в сущности, для себя — принять нужных людей, очаровать компаньонов вдали от любопытных глаз, самому с друзьями расслабиться.

Антикварные урны, конечно, трогают душу вымирающего вида коренного москвича, и от синюшной сосиски, любовно прозванной гражданами СССР «пальцем мертвеца» — тоже кого то, наверно, прошибает слеза, но не господина Пальцева. Всяческая помойная дребедень из недалекой истории не цепляла душу хозяина клуба. Не бегал он пацаном по московским дворикам, не балдел с «Гамзой» под Окуждаву, не экономил рубль десять, дабы угостить застенчивую сокурсницу порцией эскимо и не зачитывался романом, события которого начинали разворачиваться именно на всенародно почитаемых Патриарших прудах. Другая была биография у Альберта, другие жизненные декорации.

Мальчик из подмосковного городка, выросший в семье добросовестных технарей с пожизненной зарплатой сто двадцать рэ, обладал ярко выраженным физическим магнетизмом положительного социального героя и был сызмальства устремлен к прекрасному. Именно эти качества помогли ему с первого захода попасть в одно из столичных театральных училищ, замахнуться на роль Павки Корчагина и быстро войти в круг «золотой молодежи», состоящей из сильно пьющих богемных гениев, лихих номенклатурных сынков и урлы. Не закончивший обучения Альберт был привлечен к судебной ответственности по делу о спекуляции валютой и торговле антиквариатом. Благодаря именитым соучастникам противозаконных махинаций, сумевшим спустить обвинение на тормозах, Пальцев в колонии пробыл меньше года, вышел в свет, умудренный новым опытом и полезными деловыми связями. Занять солидное общественное положение человеку трудной жизненной школы помогла ловко проведенная «операция захвата» в качестве супруги дочери заметного ГБшного чина. Память о тюремных днях изгладилась в прямом смысле — исчезло из архивов досье Пальцева, а из его биографии упоминание о судимости. Восстановились прежние дружеские связи, появились научные интересы — Альберт успешно окончил экономическое отделение ГИТИСа, покрутился в мире эстрады в качестве администратора и вовремя уловил свежие веяния. Здесь ему помог вернувшийся из длительной загранкомандировки Вадик Савченко- большой специалист по части зарубежных связей и сложных экономических отношений.

Это было чудесное время. На российской почве только-только начинали подниматься финансовые пирамиды и одновременно вдохновляла оптимистические умы идея возрождения культурных ценностей. Удачно компилировав обе тенденции, компаньоны открыли банк под названием «Муза» для творческой интеллигенции, дающий огромные проценты на вклады, но не всем, а лишь терпящим лишения людям искусства. Не удивительно, что таковых оказалось достаточно.

Вклады акционеров и пайщиков «Музы» помогли сделать первые шаги банку. Потом, с легкой руки Вадима и под покровительством налаживающего связи Пальцева, завертелись такие дела, что можно было бы и Дом ветеранов культурного фронта на Черноморском побережье открыть, и второй Большой театр отгрохать. Но открывались и строились совсем другие объекты, не общекультурного, а частнобытового значения. И не в России. Руководство предпочитало Европу.

Когда пирамидальные банки начали обваливаться один за другим, «Муза» держалась. Мало того, именно в эти экономически нестабильные дни А.В. Пальцев выступил инициатором проведения телемарафона для сбора средств на возрождение Храма Христа Спасителя. Сутки звучали на телеэкранах проникновенные слова и мелькали поступающие от организаций и частных лиц суммы пожертвований. И тут грянула беда: злоумышленники ликвидировали Савченко и скрылись, прихватив средства телемарафона и счета «Музы». При этом таинственным образом исчез сам Пальцев. Кое-кто пустил слух, что директор банка крутанул не только вкладчиков, пожертвователей благотворительного фонда и государство, но так же супругу и многочисленных любовниц. Однако вскоре, ко всеобщему изумлению, Альберт Владленович нашелся и с риском для жизни дал разоблачительное интервью в средствах массовой информации. Печальная участь добропорядочного бизнесмена предстала во всем ужасе криминального беспредела. Как оказалось, Пальцева цинично подставили, пытаясь свалить на него обвинение в хищении средств и убийстве содиректора. Держали в плену, требуя выдачи денег «Музы», часть которых мужественный и предусмотрительный директор заблаговременно сумел переправить на секретный счет. Альберт Владленович открыто назвал имена врагов, поблагодарил за помощь друзей, среди которых были самые звучные имена из мира искусства. Злоумышленников с похищенными миллионами обещали найти, но расследование затянулось.

Переживший сильное нравственное потрясение бизнесмен категорически отстранился от финансовой сферы. Под давлением общественности Пальцев возглавил благотворительный фонд «Культура и гуманизм», а полюбившееся москвичам название «Муза» унаследовал элитарный клуб работников искусства.

Понятно, что ностальгия по пыльным и нищим улочкам московского центра Пальцева не мучила. Он предпочитал солнечные острова в теплом море, благовонную кипарисовую тень над столиками южных ресторанов, европейский комфорт, смуглых темпераментных женщин и азартные игры. Правда, увлекался всем этим, не переходя черту разумного и превыше всего ценил грандиозное шоу под названием «Жизнь».

Проведя утром собрание работников искусств, Альберт вместе с ближайшим своим соратником отцом Савватием удалился на «Патриаршие» для встречи с одним из членов общества «прогрессистов» — Рамзесом Свеклотаровым.

После сентябрьской встречи в особняке Пальцева Рамзес проявлял обеспокоенность и, наконец, потребовал личной встречи с главой тайного союза.

На встречу Свеклотаров прибыл, естественно, под охраной тесно льнущего амбала и войдя в холл клуба, похожий на сцену из спектакля по пьесе Арбузова, внимательно огляделся. Его окружали стены высотой в два этажа, изображавшие московский дворик и часть бульвара. Над входом в искусно изображенную Парикмахерскую висел плакат: «Вша — враг социализма». Выше был виден балкончик с цветочными горшками и гирляндой белья на веревке памятным ассортиментом панталон, кальсон, маек. Посреди дворика в тени бутафорских лип за грубо сбитым столом на стульях эпохи коммунальных кухонь расположились с кружками пива элегантно одетый Пальцев и вовсе несовместимый с окружением своим культовым обликом отец Савватий. Откуда -то из окон доносился голос Утесова, удивлявшегося задорной скороговоркой: «Ах, что же это движется там по реке?…» Общепитовский фаянсовый супник с румяными раками и зеленью источал влекущий знатока аромат, удачно соответствуя обстановке. Голые доски дубового стола густо присыпала хрупкая шелуха, а золотящееся в кружках пиво тонко вписывалось в заданную цветовую гамму.

— Уютно устроились, — зло прокомментировал мизансцену Рамзес, но к столу не приблизился. Пальцев устремился навстречу гостью, дабы сообщить о полной непроницаемости помещения для посторонних лиц и убедить в безопасности его визита. Выслушав заверения хозяина, Рамзес пошел на компромисс. Амбал был отослан на бутафорский балкончик, где замер, скрываясь между голубыми панталонами, ситцевыми бюстгальтерами и майками с эмблемой общества «Спартак». Сам же затравленный сионистами лидер национал-патриотов занял место за столом поближе к стене дома, прикрываясь с тыла своим охранником. Рамзес считал себя крутым малым, ходящим по лезвию ножа, и полагал, что всякое расставание с заслоном в виде восьмипудового тела бывшего многоборца — рискованная игра со смертью.

— Техника безопасности переговоров в моем уютном уголке, смею заверить, на высоте. Можете изъясняться без обиняков, Рамзес, — Пальцев лично сходил к бару и доставил к столу ящик германского пива. — Федул — мой ближайший товарищ и доверенное лицо. Мы готовы внимательно выслушать вас.Альберт Владленович сделал характерный взмах головой и пробежал пятерней по темному чубчику, торчащему перед лаковой плешью, подобно кустарнику, окружающему каток. Своеобразие прически было единственным уязвимым местом во внешности Пальцева. К остальному придраться было трудно, особенно женщинам, ценящим в мужчинах барственную основательность и наличие хорошего портного. Даже в «арбатском дворике» своего саун-клуба Альберт Владленович выглядел так, будто собрался давать интервью на ТВ въедливому журналисту.

— Перехожу к делу без всяких реверансов, — сунув руки в карманы черной кожаной куртки, Рамзес раскачивался на ножках стула, как хулиганистый школьник. — Не знаю, какую там программу состряпает вся эта жидомасонская сволота, именуемая «прогрессистами», но я настаиваю на внесении собственных пунктов в договор, который мы подпишем не медля. Вот мои тезисы, согласованные с товарищами по партии. — Рамзес щелчком послал через стол листок бумаги в сторону Пальцева.

— «Параграф первый, — прочел тот. — Внушение населению при помощи генератора стойкого рвотного рефлекса, сопровождающегося желудочно-кишечными спазмами: а) — к продукции иностранного производства, б) — к лицам враждебной национальности, в) — к любой попытке употребления физической или лексической — элементов чуждой культуры. Как следствие стихийная ликвидации торговых точек и прочих заведений не национального образца, истребления инородцев. Основная задача — очистить столицу от иностранной нечисти…»

— Кхе-кхе… Прошу пардону… — Раздалось среди лип. Перебравшись через чугунный бордюр, улыбаясь и раскланиваясь оттуда выступил господин странной наружности. Как если бы в декорации «Зойкиной квартиры», забрел персонаж из «Тартюфа».

— Офигенный кулёр лёкаль! Современный колорит — корошо! — он одобрительно поднял большой палец и тут же веселость сменило выражение трагизма, а исковерканный французский — чистая русская речь:

— Прошу прощения, что явился невольным свидетелем беседы. Хм, явился и огорчился…

Сидевшие за столом переглянулись. Смущало прежде всего то, что гость никак не мог попасть сюда без ведома Пальцева, а так же убеждение, что ему вообще не пристало появляться таким вот нелепым образом. На посетителе ловко сидел парчовый камзол эпохи Мольера. Вместо панталон и чулок, однако, имелись обычные, хорошо отутюженные брюки, но под острой маленькой бородкой клубился шелк пышного банта. Гость был высок, сух, черноволос и обладал подвижным лицом, столь хорошо передающим свойственную народам Аппенинского полуострова смесь трагизма и жульничества.

— Соображения высокой секретности заставили меня нанести сей нежданный визит, — мягко молвил вошедший и любезно поклонился: — Представлюсь без церемоний — Шарль де Боннар.

Отец Савватий торопливо сгреб в супник гору раковых останков и украдкой сунул его за бордюрчик в укрытие липового ствола. Затем ловко обмахнул стол рукавом рясы.

Пальцев поднялся, радушно приветствуя прибывшего и стараясь сдержать эмоции крайнего удивления. Авантюрист международного масштаба типа Хаммера, вездесущий и удачливый Шарль де Боннар уже месяц крутился в российской столице. Крутился, конечно же, неспроста. Он явно затевал грандиозную сделку, упустить которую было бы непростительной оплошностью. Пальцев судорожно искал подходы к французу. И вот он возник сам, проявив чудеса изворотливости в обходе неподкупной охраны клуба.

— Рады встрече. Чрезвычайно рады, — Пальцев предложил гостю скрипучий венский стул довоенного образца, тот сел, положив перед собой обшарпанную зеленую папку с ботиночными шнурками.

— Что будете пить? — оживился Пальцев, справившись с потрясением. Засиделись тут с друзьями в ностальгической атмосфере. «Что сказать вам, москвичи, на прощанье…» Как насчет пива?

— К сожалению, тороплюсь. Умоляю — сан фасон, без церемоний. Забежал на минутку, буквально залетел. Дело, как вы поняли, спешное — камзольный господин пододвинул в центр стола свою папку. — Здесь документы, отражающие суть нашего предложения. Не стану предвосхищать события. Ознакомьтесь, обдумайте все хорошенько и дайте знать. Для заключения договора в Москву прибудет мой шеф.

— Э-э-э… — несколько смутился стремительностью событий Альберт. Нельзя ли слегка прояснить суть дела? — И покосился на Свеклотарова. Тот, демонстрируя полное пренебрежение к иностранцу, явно навострил уши и уходить не собирался. Раскачивался на задних ножках стула, смотрел издевательски, поплевывая в клумбу с астрами.

— Увы! Ни своих полномочий, ни заинтересованную в контактах с вами организацию назвать не могу, — иностранец сделал печальное лицо и развел руками, озадачив русских побочными наблюдениями: француз, везде появлявшийся с переводчиком, в совершенстве владел русским. Причем, и непонятный акцент и хрестоматийные галлицизмы вкрапливались в его речь спонтанно и бесследно пропадали. Вместо затемненных очков, являвшихся неотъемлемой деталью мелькавшего на телеэкране де Боннара, на его переносице косо сидело реликтовое пенсне с треснувшими стеклами. А голос у пятидесятилетнего энергичного мужчины оказался скрипучий, как у электронного синтезатора. И ему он ухитрялся придавать гибкие ноты вкрадчивой просьбы.

— Так вы уж будьте любезны, друзья мои, внимательно изучите документацию. Не затягивайте, и умоляю, соблюдайте крайнюю осторожность.

— Можете не сомневаться, — значительно улыбнувшись, Пальцев прижал к груди потрепанную канцелярскую папку, на которую уже положил глаз Рамзес.

Иностранец обвел присутствующих настороженным быстрым взглядом из-под пенсне, забарабанил нервными пальцами по дубовой столешнице, весело пробормотал: «Ну что-с… Посмотрим, посмотрим». Затем увидел листок, предложений Цитрусова, пробежал глазами написанное и скривился, словно разжевал лимон. В следствии омрачившей узкое чело гостя печали, речь его исказилась грубыми лексическими погрешностями:

— Фи, какой грязный гадость! Конфуз, конфуз воняйт, господа! Позвольте, мы полагали, что ваша организация основана на принципах космополитизма! А что тут я вижу? Это же недорезанный фашизм, товарищи! Не ожидал. Мое профессион дэ фуа, то есть — исповедание веры, мое пуэнт д,онёр — как поняли, дело чести — не позволяйт! Лишают, так сказать, всякой возможности вступить на путь взаимовыгодного союза! Э-эх, голубы, и когда же до вас дойдет, как плохо гадить на свой собственный голова… — С горьким сожаление взглянув на Свеклотарова де Боннар поднялся.

— Вали, вали отсюда, козел вшиворогий! — процедил в след гостю Рамзес, — гнида американская! — саданув кулаком по столу, он резко качнулся, ножки стула с громким хрустом подломились, роняя лидера юных патриотов на декоративный асфальт. В тот же момент бдивший на балкончике амбал вскинул пистолет, выпустил пару пуль, сбивших плакат «Плюй в урну она твой друг». При этом сделал слишком резкий выпад, проломил бутафорский барьер и, роняя цветочные горшки, обрывая веревку с бельем, рухнул вниз непосредственно на распростертый среди обломков венского стула охраняемый объект. Сто двадцать кг чистого веса с высоты пяти метров! Что-то противно хрустнуло, заклокотало, ухнула в утробе амбала порвавшаяся струна. И тишина. В весеннем воздухе дворика задушевно разливались ласковые голоса: «…Дорогие москвичи, доброй ночи! Доброй ночи — вспоминайте нас…»

Альберт и Савватий молча стояли над грудой тел в черной коже. Лежавших живописно прикрывали голубые дамские панталоны и связка натуралистически заношенных носок, прикрепленных к опутавшей тела веревке деревянными прищепками. Голова стража была вывернута столь неестественно, что в переломе шейных позвонков сомневаться не приходилось. Из-под массивного тела охранника виднелись бледная скрюченная рука патриота, словно поднятая в традиционном приветствии «Хайль!» и пара развернутых по чарли-чаплински армейских ботинок. Свеклотаров напоминал цыпленка «табака», распростертого под чугунной плашкой.

— Готовы. Это проклятье Курмана,- скорбно молвил отец Савватий, сложил ладони и забормотал нечто подобающее случаю из духовной практики.

— Это урок истории. Шовинизм не пройдет! — вдохновенно изрек Альберт и огляделся, ища глазами иностранца. Де Боннара и след простыл, что можно было понять в сложившейся ситуации. Зато у киоска «Пиво-воды» появился личный секьюрити Пальцева Юран. На свободном от мыслей лице парня играл здоровый румянец, крепкие челюсти без устали молотили жвачку «Орбит».

— Убери здесь, — поморщился Альберт. — Напакостили перед самым ужином.

— Живенько организуем, — Юран подхватил за ноги тело амбала и поволок в «кулисы», не переставая жевать и двигаясь в заданном вокалом ритме. «А когда по домам вы отсюда пойдете, как же к вашим сердцам подберу я ключи? Что бы песней своей помогать вам в работе, дорогие мои москвичи…» Может, диск сменить? Здесь Витас больше подходит.

— Отставить музыку. Куда иностранец делся? — нахмурился Пальцев, восстанавливая мизансцену со столом и двумя стульями.

— Прошмыгнул на выход и сказал, что вы меня вызвали, — справившись с первым пострадавши, Юран взялся за Свеклотарова. — Будут захоронены в соответствии с ГОСТОМ. — Он хохотнул, обозначив обычное место погребения «отходов» — городскую свалку.

— Ловкий мужичек! — наконец собрался с духом Пальцев, думая о визите Шарля. А папку с документами все же оставил! К чему сей сон? — Покряхтел, пошерстил челку, обмозговывая случившееся, развязал тесемки, сосредоточился на машинописном тексте, отпечатанном под синюю копирку. Озадаченно перелистал страницы, заглянул в конец и устало вздохнул: — Похоже, шантаж.

— Зря стараются. И на старуху найдется проруха, — отрубил Федул, воспринявший иностранца сразу же с большой настороженностью.

— Ты вот что, батюшка, просмотри бумаги внимательно. Здесь, кажется, по твоей части. Следи за текстом, возможна шифровка. Завтра доложишь. Пальцев пододвинул папку своему немногословному собеседнику. Только к себе не ходи. Здесь ночуй, на верху все свободно.

— А с ужином как?

— В самый раз попоститься. А меня, уж извини, ждет встреча с прекрасным, — Пальцев сорвал с «клумбы» желтую астру и вдел ее в петлицу тысячедолларового пиджака.


Вы прочитали

Возвращение мастера и Маргариты — Часть 1 — Глава 3

перейдите к следующей главе:


Хотите знать о новинках, размещенных на сайте Наш Булгаков? Подпишитесь на RSS-ленту и будьте в курсе обновлений!

Поддержите проект! Добавьте кнопку или ссылку c вашего сайта. Общаетесь на форуме? Добавьте ссылку или кнопку в подпись. Материал на этой странице. Заранее благодарим за поддержку!

 

0
0

Добавить закладку на страницу "Возвращение мастера и Маргариты — Часть 1 — Глава 3"

Оставить комментарий

Не пишите, пожалуйста, ссылки в комментарии, иначе он попадет под действие спам-фильтра и его никто и никогда не увидит. Попытка спама в комментариях ведет к бану по IP-адресу! Спасибо за понимание.


К тому же, комментарии проходят ручную проверку, это не всегда быстро...